Даже в своих самых оптимистичных мечтах Эдмунд Уолтерс и помыслить не мог, что защита вызовет подсудимого давать показания. Ибо ФБР собрало на Сета такое досье, какого хватило бы, чтобы засадить его за решетку до конца дней.

Прокурор бросился задавать свои вопросы:

— Доктор Лазарус, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году вы были студентом Гарварда и проходили курс под названием «Техника хирургической операций». Вы помните случаи, о которых мы говорили с деканом Холмсом, когда кто-то умертвил подопытных животных? Или, выражаясь научной терминологией, «принес в жертву»? Пожалуйста, ответьте — да или нет?

Сет, не моргнув глазом, произнес:

— Это сделал я.

По залу пронесся возбужденный ропот. Публика пришла в волнение.

— У меня еще только один вопрос, — объявил Уолтерс и впился в Сета взглядом. — Доктор Лазарус, между теми эпизодами, когда погибли лабораторные собаки, и смертью капитана морской пехоты Кампоса вы помогали еще каким-нибудь своим пациентам уйти из жизни?

— Возражение! — рявкнул Беннет. — Обвинение ведет допрос крайне предвзято.

Судья Новак поразмыслил и сказал:

— Отклоняется.

Зал застыл. Барни успокаивающе положил руку на плечо Джуди.

Поскольку подсудимый молчал, Уолтерс повторил приторно-ласковым голосом:

— Доктор Лазарус, мы все ждем ответа. Вы когда-нибудь помогали другим пациентам?

Сет еще немного помолчал, а потом со злостью ответил:

— Да, мистер Уолтерс. Из сострадания.

Прокурор снял очки и объявил:

— Больше вопросов нет.

В зале воцарилась мертвая тишина. Сет вернулся на свое место.

Настало время защите произнести заключительное слово. Беннет вышел вперед.

Он всегда считал несправедливым, что сначала говорит защита, а последнее слово остается за обвинением. Ведь присяжные, при всех их благих намерениях, как тростинки на ветру, особенно к концу процесса. Последнее выступление оказывает, как правило, решающее влияние на их мнение.

Поэтому ему надо очень-очень постараться.

— Ваша честь, дамы и господа присяжные заседатели! Мы с вами в этом зале выслушали немало слов, сказанных с большим чувством каждой из сторон. И по сути дела, факты несколько затерялись за дымовой завесой морально-этических вопросов, которые не имеют никакого отношения к делу доктора Лазаруса. Я бы счел вполне достаточным для принятия решения сделанное под присягой признание Гектора Кампоса в том, что он убил своего брата еще до прихода доктора Лазаруса. Я был бы готов признать ссылку обвинения на понятие «негодного объекта», но хочу обратить ваше внимание, что лишение жизни из милосердия, или, как выражаются мои коллеги-врачи, «смерть с достоинством», уходит корнями в незапамятное прошлое. Еще Иов, сломленный испытаниями, молит Господа ниспослать ему смерть. И хотя Всевышний облегчил страдания несчастного, мы с вами не знаем подобных случаев в онкологических отделениях больниц. Мой подзащитный, доктор Лазарус, признался, что допускал вмешательство в ход событий, только когда у больного не было никакой надежды на выздоровление и когда он страдал от страшных болей.

Беннет перевел дух и негромко продолжил:

— В любом случае, доктор Лазарус не убивал капитана Кампоса. Ибо после всех увечий, полученных во Вьетнаме, капитан Кампос находился в таком состоянии непрестанной агонии, что это уже нельзя было назвать жизнью. Защита сказала свое слово.

У генерального прокурора Уолтерса в запасе было три козыря, и сейчас он собирался выложить их все.

Он начал с Американской медицинской ассоциации.

— Дамы и господа присяжные заседатели, я хотел бы последовать призыву суда и ограничиться рассмотрением обвинения, предъявленного подсудимому. Поэтому я лишь мимоходом упомяну о решении, принятом Американской медицинской ассоциацией в тысяча девятьсот семьдесят третьем году и озаглавленном «Врач и умирающий больной». Хочу процитировать этот документ: «Преднамеренное лишение жизни одного человека другим — а Ассоциация включает сюда и понятие „убийство из сострадания“ — противоречит основополагающим принципам медицины». Конец цитаты. Но забудем об AM А. Вы помните, как защита пыталась ссылаться на мнение католической церкви и спрашивала декана Холмса о единственном высказывании на эту тему Папы Пия, сделанном много лет назад. Но давайте не будем забывать и слова, произнесенные отцом О’Коннором, капелланом ветеранского госпиталя, в котором скончался капитан Кампос…

Он повысил голос и зачитал:

— «Церковь ныне и всегда выступала против лишения человека жизни независимо от обстоятельств». Спешу добавить, что, как мы уже слышали, не менее ясно по данному вопросу высказываются и еврейские богословы. Например, Маймонид, сам будучи врачом, писал, что «к умирающему человеку следует во всех отношениях относиться так же, как к живому».

Выдержав паузу, прокурор продолжил:

— Мы также знаем, что Коран однозначно трактует эвтаназию, даже совершенную по просьбе жертвы, как великий грех, и тот, кто ее совершает, должен — цитирую — «навсегда быть отлучен от Неба». Подсудимый признал под присягой, что помогал людям уйти из жизни. Иными словами, он брался самолично решать, кому жить, а кому умереть. А это, несомненно, прерогатива Всевышнего. Когда-то нацисты приняли такое решение в отношении шести миллионов человек, и весь цивилизованный мир потребовал призвать их к ответу. Дамы и господа присяжные, мы знаем, что мы с вами не боги. Я прошу вас не дать нам уподобиться нацистам. Обвинение закончило.

Было уже поздно. Судья строгим голосом призвал присяжных не придавать значения эмоциональным всплескам с обеих сторон. Не принимать во внимание «философствования» защиты на тему жизни и смерти и сомнительную аргументацию обвинения, опиравшуюся одновременно на Американскую медицинскую ассоциацию, католическую церковь и Гитлера, которые в процессе отнюдь не участвовали. Присяжным надлежало просто решить, виновен ли доктор Лазарус в убийстве или покушении на убийство, а соответственно, должен ли он понести наказание.

* * *

В ту ночь никто не спал.

Шансов, что приговор вынесут раньше второй половины дня, было немного, но все главные участники драмы собрались в зале суда ровно в девять утра. Присяжные вошли в двадцать минут первого.

Было такое впечатление, будто в зале вдруг кончился кислород, словно все присутствующие разом втянули воздух.

Судья Новак занял свое место.

И обратился к присяжным:

— Присяжные вынесли свой вердикт?

Старшина присяжных Артур Зинн, по профессии зубной врач, встал и объявил:

— Да, ваша честь. Мы признаем подсудимого виновным.

Что тут началось! Новак отчаянно колотил молоточком по столу и призывал к порядку.